Немного сгустили конечно, Снегурочка вон и вовсе в Европе неизвестна - но в целом кельты были еще теми жестокими отморозками. Достаточно хотя бы того факта, шо в местах расселения кельтов (кстати, индоевропейцев как и славяне, греки, римляне и прочие германцы) не осталось следов до-индоевропейского населения. Оно было вырезано под корень, а в местах расселения остальных индоевропейцев местные были ассимилированы хотя бы частично.
К слову, наибольшей терпимостью к инородцам отличались как раз славяне

Славяне отставали от кельтов в цивилизационном развитии на тысячу лет, не могли они их никуда потеснить. Наоборот, под натиском римлян именно кельты потеснили славян в восточной Австрии - западной Венгрии. Причем потеснили аж до нынешней Галиции, и вроде как те славяне и были нашими предками, еще не разделившимися на полян, кривичей и т.д.

погнали)

Пес был стар. Даже по человеческим меркам количество прожитых псом лет выглядело весьма солидно, для собаки же подобная цифра казалась просто немыслимой. Когда к хозяевам приходили гости, пес слышал один и тот же вопрос:

– Как ваш старик, жив еще? – и очень удивлялись, видя громадную голову пса в дверном проеме.

Пес на людей не обижался – он сам прекрасно понимал, что собаки не должны жить так долго. За свою жизнь пес много раз видел хозяев других собак, отводивших глаза при встрече и судорожно вздыхавших при вопросе:

– А где же ваш?

В таких случаях хозяйская рука обнимала мощную шею пса, словно желая удержать его, не отпустить навстречу неотвратимому.

И пес продолжал жить, хотя с каждым днем становилось все труднее ходить, все тяжелее делалось дыхание. Когда-то подтянутый живот обвис, глаза потускнели, и хвост все больше походил на обвисшую старую тряпку. Пропал аппетит и даже любимую овсянку пес ел без всякого удовольствия – словно выполнял скучную, но обязательную повинность.

Большую часть дня пес проводил лежа на своем коврике в большой комнате. По утрам, когда взрослые собирались на работу, а хозяйская дочка убегала в школу, пса выводила на улицу бабушка, но с ней пес гулять не любил. Он ждал, когда Лена (так звали хозяйскую дочку) вернется из школы и поведет его во двор. Пес был совсем молодым, когда в доме появилось маленькое существо, сразу переключившее все внимание на себя. Позже пес узнал, что это существо – ребенок, девочка. И с тех пор их выводили на прогулку вместе. Сперва Лену вывозили в коляске, затем маленький человечек стал делать первые неуверенные шаги, держась за собачий ошейник, позже они стали гулять вдвоем, и горе тому забияке, который рискнул бы обидеть маленькую хозяйку! Пес, не раздумывая, вставал на защиту девочки, закрывая Лену своим телом.

Много времени прошло с тех пор… Лена выросла, мальчишки, когда-то дергавшие ее за косички, стали взрослыми юношами, заглядывающимися на симпатичную девушку, рядом с которой медленно шагал громадный пес. Выходя во двор, пес поворачивал за угол дома, к заросшему пустырю и, оглянувшись на хозяйку, уходил в кусты. Он не понимал других собак, особенно брехливую таксу с третьего этажа, норовивших задрать лапу едва ли не у самой квартиры. Когда пес выходил из кустов, Лена брала его за ошейник, и вместе они шли дальше, к группе березок, возле которых была устроена детская площадка. Здесь, в тени деревьев, пес издавна полюбил наблюдать за ребятней. Полулежа, привалившись плечом к стволу березы и вытянув задние лапы, пес дремал, изредка поглядывая в сторону скамейки, где собирались ровесники Лены. Рыжий Володя, которого когда-то пес чаще всех гонял от Лены, иногда подходил к нему, присаживался рядом на корточки и спрашивал:

– Как дела, старый?

И пес начинал ворчать. Ребят на скамейке собачье ворчанье смешило, но Володя не смеялся, и псу казалось, что его понимают. Наверное, Володя действительно понимал пса, потому что говорил:

– А помнишь?..

Конечно, пес помнил. И резиновый мячик, который Володя забросил на карниз, а потом лазал его доставать. И пьяного мужика, который решил наказать маленького Толика за нечаянно разбитый фонарь. Тогда пес единственный раз в жизни зарычал, оскалив клыки. Но мужик был слишком пьян, чтобы понять предупреждение и псу пришлось сбить его с ног. Прижатый к земле громадной собачьей лапой, мужик растерял весь свой педагогический пыл, и больше его возле площадки не видели…

Пес ворчал, Володя слушал, изредка вспоминая забавные (и не очень) случаи. Потом подходила Лена и говорила, поглаживая громадную голову пса:

– Ладно тебе, разворчался. Пойдем домой, вечером еще поболтаете.

Вечернюю прогулку пес ждал особенно. Летом ему нравилось наблюдать как солнце прячется за серые коробки многоэтажек и вечерняя прохлада сменяет дневную жару. Зимой же пес подолгу мог любоваться черным, словно из мягкого бархата, небом, по которому кто-то рассыпал разноцветные блестки звезд. О чем думал в эти минуты старый пес, отчего порой он так шумно вздыхал? Кто знает…

Сейчас была осень, за окном уже смеркалось и капал тихий, унылый дождик. Пес вместе с Леной шли привычным маршрутом, когда чуткое собачье ухо уловило необычный звук. Звук был очень слабый и почему-то тревожный. Пес оглянулся на Лену – девушка звук не замечала. Тогда пес быстро, насколько позволяло его грузное тело, метнулся в заросли кустов, пытаясь отыскать… Что? Он не знал. За всю долгую жизнь пса с таким звуком он еще не сталкивался, но звук полностью подчинил себе сознание пса. Он почти не слышал как испуганно зовет его Лена, как ее успокаивает Володя… Он искал – и нашел. Маленький мокрый комочек разевал крошечную розовую пасть в беззвучном крике. Котенок. Обычный серый котенок, который только неделю назад впервые увидел этот мир своими голубыми глазами, задыхался от затянутой на его горле веревочный петли. Передние лапки его беспомощно хватались за воздух, задние же еле доставали до земли.

Пес одним движением мощных челюстей перегрыз ветку, на которой был подвешен котенок. Тот плюхнулся в мокрую траву, даже не пытаясь подняться. Осторожно, чтобы не помять маленькое тельце, пес взял его зубами за шкирку и вынес к Лене.

– Что за дрянь ты при… – Начала было Лена и осеклась. Тихонько ойкнула, подхватила маленькой дрожащий комочек. Попыталась снять петлю, но мокрая веревка не поддалась.

– Домой! – скомандовала Лена и, не дожидаясь пса, побежала к подъезду.

Котенок выжил. Три дня лежал пластом, никак не реагируя на суету вокруг. Только жалобно пищал, когда большой бородатый человек со странной кличкой «Ветеринар» делал уколы тонкой длинной иглой. На четвертый день, завидев шприц, котенок заполз под диван, чем вызвал сильное оживление среди людей. А еще через неделю по квартире скакал озорной и абсолютно здоровый кошачий ребенок. В меру хулиганистый и непослушный. Но стоило псу слегка рыкнуть или хотя бы грозно посмотреть на озорника и котенок тут же становился образцом послушания.

А пес с каждым днем становился все слабее. Словно отдал частичку своей жизни спасенному котенку. И как-то раз пес не смог подняться со своей подстилки. Опять вызвали ветеринара, тот осмотрел пса и развел руками. Люди долго о чем-то говорили, Лена тихо плакала… Потом звякнуло стекло, ветеринар стал подходить к собаке, пряча руки за спиной. И вдруг остановился, словно перед ним выросла стена.

Но это был лишь маленький серый котенок. Выгнув спинку дугой и задрав хвост, котенок первый раз в жизни шипел, отгоняя от пса что-то непонятно, но очень страшное. Котенок очень боялся этого человека со шприцом. Но что-то заставляло его отгонять ветеринара от пса…

Ветеринар постоял, глядя в полные ужаса кошачьи глаза. Отступил назад, повернулся к Лене:

– Он не подпустит. Уберите котенка…

– Нет.

– Лена! – Воскликнула хозяйка. – Ну зачем же мучать собаку?

– Нет. Пусть будет как будет. Без уколов…

Ветеринар посмотрел на котенка, затем на заплаканную Лену, снова на котенка… И ушел. Люди разошлись по своим делам, квартира опустела. Только бабушка возилась на кухне, изредка всхлипывая и шепча что-то невнятное.

Пес дремал на подстилке, положив громадную голову на лапы и прикрыв глаза. Но не спал. Он слушал дыхание котенка, который беззаботно спал, уютно устроившись под боком пса. Слушал, и пытался понять, как этот маленький слабый зверек сумел отогнать большого и сильного человека.

А котенок спал, и ему снилось, что псу опять угрожает опасность, но он снова и снова прогоняет врага. И пока он, котенок, рядом, то никто не посмеет забрать его друга.

© Сергей Уткин

Придумывать сны

– Лапа за лапой. Осторожно. Карниз узкий, а вниз лучше не глядеть. Тебе лучше не глядеть. А я могу. Я вообще что хочу могу. Аж до утра. И немножко потом – ну, пока они не проснутся.

Идём. Тут недалеко. Вот, если хочешь, окно. Мальчик спит. Давай к нему зайдём? Свет даже не выключил. Книжка на подушке, радость моя. Что бы ему такого... придумать. Я тебя зачем с собой взял? Придумай сон ребенку!

И ржёт. Я не могу. Когда ко мне в окно преспокойно залезает здоровый пушистый кот, этакая смесь Бегемота, Чешира и всех моих кошмаров сразу, и, лыбясь свозь подкрученные усы, как ни в чем не бывало зовет придумывать людям сны – я тогда схожу с ума и отказываюсь что-нибудь понимать. Пойти, конечно, не отказался. Дурак, что ли. Иду.

Сон – это же сложно. Вот какой ему? Я сам в детстве смотрел, как ухожу жить в Африку. И ещё – дверь в стеклянную комнату с книгами в стене кухни. Сколько потом наяву искал – комнаты в стене не было, – но я как-то не заморачивался. Потом, думал, появится. Дождался. Появилась.

– Ну, ты придумал? Комнату? Кота? Ладно. Ты – сегодня гость, а завтра, – щурится, – кто завтра-то будешь?
Не придумал еще? Я придумаю.
Идем.

Друг мой, это, знаешь ли, дело сложное – людям сны придумывать. Но ты справишься. Я же тоже хочу выходной. Вот и устроил себе – зашел к перовому неспящему и завербовал в помощники. У тебя неплохо получается. Сюда еще заверни – учительница.
Давай ей про лес, она любит. Тихо-спокойно, птицы на руки прилетают, тень под деревьями. Хороший сон, я б сам такой смотрел.

Я зачем-то закрываю глаза и начинаю придумывать. Представляю лес с деревьями, кроны которых смыкаются куполом над головой. Влажный мох под ногами. Какую-то мелкую птицу, свистящую с ветки. В орнитологии никогда не смыслил, но это же сон, всё можно. Сон! Что-то взрывается у меня в голове, и я еще сильнее зажмуриваюсь от вспышки. Сон! Всё! Можно!
Тропинки моего леса заворачиваются узлами, отделяются от земли и начинают танцевать в воздухе – длинные земляные полосы, похожие на воздушных змеев. На ближайшем кусте появляется гроздь лиловых ягод – на каждой любопытный мышиный нос с усами. Сразу дюжина полосатых котов начинает за ними охоту. Корни куста сдергивают друг с друга землю, как дама снимает перчатку с пальцев. Одновременно начинают двигаться все деревья, моя маленькая птица взлетает – и в ее свисте я узнаю ликующий мотив «Jingle Bells». Мой будильник. Кот закрывает сенсорный экран тяжелой лапой, едва я успеваю открыть глаза. Фыркает в усы, смотрит на меня синими глазищами. А потом начинает ржать, совершенно по-человечески.

– Хорош помощничек. Попросили сон выдумать – вот вам, пожалуйста! Со-он, всё как полагается, всё можно.

Он убирает лапу с замолчавшего телефона, спрыгивает с кровати и, обернувшись, говорит:
– Главное ты понял. Всё можно! Тогда, когда это – сон!

И уходит. В моё окно на восьмом этаже.
Через несколько мгновений я слышу с улицы хриплый голос:
– Десять дней у меня отпуск! Пока сам справишься!

Я хватаюсь за лицо, чтобы проверить, не появились ли на нём кошачьи усы. Почему-то это тревожит меня сейчас больше всего.

Автор: Леди Лина
Сборник: Городские сказки

Отредактировано Анеда (2016-12-07 13:32:24)

ПЕРЕГОВОРЩИКИ
Сергей Лукьяненко

Планет у этой звезды не было. Ни одной. Зато имелся роскошный пояс астероидов и две группы гипертоннелей – по и над плоскостью эклиптики. Поэтому звезда G-785 и служила общепринятым местом ведения переговоров. В случае опасности можно было попытаться отступить, скрываясь за поясом астероидов.
– Сегодня что-то решится, Давид.
Это сказала Анна Бегунец, главный экзопсихолог Флота. Должность ее, много лет бывшая синекурой, последний месяц оказалась востребована в полной мере. В глубине души Давид восхищался тем, как держится эта маленькая, немолодая женщина – на чьих плечах ныне лежала ответственность за судьбу человечества.
– Да? – кратко спросил Давид. Гримёр, занимавшийся раскраской лица, неодобрительно покосился на пилота, но ничего не сказал. Он тоже был профессионалом – лучшим голливудским гримёром из числа немногих прошедших медкомиссию. Ему приходилось заниматься макияжем капризных кинозвезд, ни на минуту не закрывавших рта... только это было на Земле.
– Вы же знаете Давид, какое сакральное значение придают д-дориа числу шесть. Сегодня шестой тур переговоров.
Самоназвание чужих прозвучало из уст Анны очень чисто. Д-дориа. Комки разноцветных щупальцев. Сухопутные осьминоги...
Гример полюбовался разукрашенным лицом, отступил на шаг, кивнул. Потом присел на низенький стульчик и занялся паховой областью.
– Сегодня гениталии должны быть белыми, – сказала Анна. Голос ее был невозмутим и лишен даже тени иронии. – Это знак добрых намерений и надежды на скорое завершение спора. Меня не оставляет ощущение, что д-дориа почему-то не доверяют нам.
Гример покосился на Анну. Несмотря на молодость этот импозантный негр не боялся высказывать свою точку зрения.
– Белые? А как же красные ободки? Вспомните дополнительное толкование к кодексу цветов, мисс Бегунец!
– Один ободок, – согласилась Анна, поколебавшись. – И не больше!
Давид тоскливо смотрел в зеркало. Гримерная на космическом корабле! Боже мой... И он – голый мужик, раскрашенный в немыслимые цвета, должные что-то символизировать. Пять дней назад, после первого тура переговоров, Бегунец рассказала ему русский анекдот про ковбоя и зеленую лошадь. Анекдот не показался Давиду смешным, но запомнился.
И ничего нельзя поделать. Переговоры должны вести те, кто осуществили первый контакт. На переговоры надо приходить обнаженными и в символической раскраске.
Можно, конечно, отказаться. Заявить, что люди не приемлют подобных условий. Но не станет ли это поводом к войне?
Как бы ни старались сейчас на земле правительства и корпорации, строящие Глобальную Сферу Обороны, но у Земли лишь один межзвездный корабль. Первый, экспериментальный, так легко и так не вовремя встретивший чужую разумную жизнь...
У одних лишь д-дориа – сотни космических кораблей.
И вот он, прославленный пилот и немолодой, кстати, человек, ветеран НАСА и участник первой марсианской, идет на переговоры, посверкивая ягодицами. Согласно этикету чужих – то, на чем сидишь, должно блестеть!
Позор. Стыд. Унижение.
Но лучше унизиться, чем погубить человечество.
– Вы не переживайте так, Давид, – сказала Бегунец. – В одном из первых русских фантастических романов при первом контакте с Чужими люди раздевались догола... демонстрировали красоту человеческих тел.
– Как может оценить человеческую красоту сухопутный осьминог? – тоскливо спросил Давид. Покосился на гримера. Тот трудился безропотно и отрешенно. Профессионал... все мы профессионалы.
– Вспомним нудизм и боди-арт, роспись по телу, – продолжала Анна. – Опять же – североамериканские индейцы...
– Я старый волосатый мужик с отвислым брюхом и кривыми ногами! – не выдержал Давид. – Мусорная урна – и та красивее меня.
Анна суховато улыбнулась, будто давая понять – “разговор закончен”. Сказала:
– Вы должны быть уверены в себе, Давид. Насколько нам известно, девять разумных рас мирно сосуществуют в космосе. Девять рас! Они не воюют, они уважительно отзываются друг о друге. Неужели мы не сумеем войти в их число?
– Какой из меня дипломат, Анна? Я и с женой-то с трудом общий язык нахожу. – Давид не удержался от ехидства, и добавил: – Вот если на переговоры позволят прийти вам... уверен, все сразу наладится.
– Как только это станет возможно, я разденусь догола, намажусь краской и пойду на переговоры, – серьезно ответила Анна. – Смотреть на меня будет не так приятно, как лет сорок назад... но что поделать. Рональд, время!
– Все, все... – забормотал гример, быстрыми взмахами кисточки нанося на колени бесформенные желтые пятна. – Последний штрих...
Давид еще раз глянул на себя в зеркало. Вздрогнул, и отвел глаза.
Если проклятые журналисты сумеют раздобыть видеозаписи переговоров – его весь мир осмеет.
Конечно, если мир еще будет существовать.

“Колумб” занимал полнеба. Длинные топливные баки, вынесенные на консолях реакторы, медленно вращающееся кольцо жилых палуб, решетчатая антенна гипердвижка. Давид последний раз оглянулся на единственный звездный корабль человечества – и у него защемило сердце. Всего двадцать лет понадобилось Соединенным Штатам, чтобы при посильном участии остального мира построить этот чудесный звездолет. Энтузиазм, охвативший американцев после открытия принципа туннельного гиперперехода, ничуть не схлынул за два десятилетия. Словно вернулись времена Дикого Запада, фронтира, отважных переселенцев... Уже не казались фантастикой “Звездные войны” и “Вавилон-5”. Будущее стучалось в двери. Даже сам Давид, лучше других понимавший, как долог будет путь от первых кораблей к завоеванию Галактики, ловил себя на совершенно диких фантазиях. Вот он, вместе со старшим сыном странствует инопланетными джунглями... вот, плотно пообедав расплодившейся в прериях чужой планеты индейкой, едет на джипе к космопорту... чтобы пропустить стаканчик-другой в компании знакомых пилотов и смешных, отсталых, плохо цивилизованных аборигенов...
И вдруг – такая беда... голый разукрашенный человек в тесной кабине космошлюпки. А впереди – причудливые формы корабля д-дориа, гораздо меньшего размером, но при этом куда более совершенного...
Зал переговоров построили д-дориа. Десятиметрового диаметра прозрачный купол на металлической платформе. В куполе была пригодная для дыхания атмосфера. Еще там была гравитация. Настоящая, а не тот суррогат, который создавало вращающееся жилое кольцо “Колумба”. Человечеству оставалось надеяться лишь на доброту Чужих. Ну... и на умение пятидесятилетнего пилота блефовать.
Шлюпка мягко коснулась металлического диска. Скользнула, втыкаясь носом в прозрачный купол. Неведомый материал расступился, обтекая нос шлюпки, герметизируя люк. Появилась сила тяжести.
Давид тяжело поднялся, открыл люк и ступил на теплый пол купола.
Д-дориа сидел напротив. Его шлюпка тоже наполовину вползла в купол. Земной и чужой звездолеты болтались в отдалении, над головой искрился пояс астероидов. Случайных метеоров Чужие словно бы и не боялись. Наверное, у них есть силовое поле...
– Сколько можно ждать? – раздраженно спросил д-дориа. Устройство перевода было встроено в купол. Еще одно напоминание о технологической пропасти...
– Я опоздал меньше чем на минуту, – сказал Давид, усаживаясь на корточки перед инопланетянином. Д-дориа обладал горизонтальной симметрией – бочонкообразное тело с кольцом зрительных и обонятельных рецепторов, шесть мощных щупальцев сверху, шесть – снизу... Верх и низ, как Давиду уже доводилось убеждаться, был понятием условным.
– Мы заняты серьезным делом, мы закладываем основы мира и процветания наших народов! – продолжал возмущаться д-дориа. Устройство перевода либо было безупречным, либо казалось таким. Ни малейшей задержки, ни одной корявой или непонятной фразы...
Давид вздохнул. Самым обидным было то, что раса д-дориа вовсе не страдала излишней пунктуальностью. Чужому ничего не стоило опоздать и на пять минут, и даже на четверть часа, после чего бросить пару слов о трудностях с церемониальной окраской, интересной информационной передаче с родины или любопытном споре с товарищами. Это можно было счесть издевательством, высокомерием... но, почему-то, Давиду казалось, что причина совсем иная.
– Давай же займемся этим делом? – предложил он, уходя от спора. От д-дориа шел густой растительный аромат, чем-то даже приятный. Может быть, так пахло тело Чужого. Может быть – краски, которыми было разрисовано тело.
– Нет, ну ты всегда будешь опаздывать? – возмутился д-дориа.
– Больше опозданий не будет, – сказал Давид.
Как ни странно, но этого вполне хватило, чтобы закрыть тему.
– Все разумные расы с тревогой следят за переговорами, – изрек д-дориа. – Друг мой, ты должен понимать – космические войны невыгодны и опасны. Выходя в Галактику мы поневоле становимся миролюбивы...
– Земляне совершенно согласны! – с готовностью подтвердил Давид. – Вчера правительство моей страны...
– Ты можешь выслушать не перебивая? – возмутился д-дориа.
Давид замолчал.
– Так вот, все мы жаждем мира! – продолжил Чужой. – Пусть д-дориа непохожи на кульх, пусть атенои дышат хлором, а зервы вообще не дышат...
Крохи драгоценной информации. Давид надеялся, что установленные в шлюпке микрофоны записывают все откровения Чужого.
– Но все мы боимся того, что в космос вырвется раса слишком молодая и энергичная, чтобы принять принципы мирного сосуществования. Вот почему знакомство с каждой новой расой – процесс трудный и болезненный. Мы знаем, на вашем корабле есть лазер и три ракеты с термоядерными боеголовками!
Поставленный перед фактом, Давид не стал спорить.
– Да, есть. Неужели ваши корабли не вооружены?
– Вооружены! – признал д-дориа. – Но только для защиты от неведомой опасности!
– Наши – тоже.
Д-дориа развел щупальцами. Горестно произнес:
– Вопрос веры! Что может означать наличие у вас столь примитивного оружия? Возможно – знак миролюбия. Но, может быть, это коварная попытка утаить оружие вообще!
“Это значит, что мы отсталые дикари, дурак!” – подумал Давид. Но смолчал.
– Не знаю... – вдруг пролепетал д-дориа. В голосе появилась печаль. – Вопросы переговоров – так трудны. Я простой пилот! Я не умею общаться с Чужими!
– Я тоже, – признался Давид. – Но если мы поручим общение специалистам...
– Нельзя, – грустно сказал д-дориа. – Мы не можем ставить вас в невыгодное положение. Ведь наши переговорщики имеют опыт общения с чужими расами. У вас таких специалистов нет. Правило справедливо – договариваются те, кто осуществил первый контакт. Мы должны принять решение. Мы должны объявить – опасны ли наши расы друг для друга.
Оба они замолчали.
Проклятые правила! Давид готов был согласиться, что в словах Чужого имеется здравое зерно. Подобная щепетильность даже умиляла...
– Сегодня у тебя замечательная окраска, – пробормотал он, пытаясь занять неловкую паузу. В отличии от русской женщины-психолога и голливудского гримёра пилот так и не разобрался во всех тонкостях цветовой азбуки. Но надо же было хоть что-то сказать...
– Правда? – спросил д-дориа.
– Очень красиво, – сказал Давид. – Синие щупальца, и эти зеленые пятнышки...
– Я очень переживал перед встречей, торопился, второпях все делал... – Чужой досадливо покачал верхними щупальцами. – Ты просто высказываешь комплимент, да?
На самом деле так оно и было. Давид ляпнул первое, что пришло в голову, как порой поступал отправляясь с женой на скучный, но обязательный светский раут.
И ответил он по тому же наитию.
– Я совершенно искренен. Блестки вокруг дыхалец – восхитительны.
Пряный запах от д-дориа стал сильнее.
– Спасибо, это была импровизация... действительно, красиво?
– Очень... – Давид едва сдержал волнение.
Мысль была чудовищной.
Мысль была гениальной!
Неужели перед ним – женская особь д-дориа? То немногое, что людям было известно о чужих, ничуть не противоречило подобной гипотезе. Все чужие были двуполы – наиболее удобный способ размножения, обеспечивающий обмен генетическим материалом и легкость рекомбинации генов. Все чужие не страдали предрассудками, и оба пола были равноправны – в разговоре о своих товарищах на корабле д-дориа использовал местоимения “он” и “она” одинаково часто.
Но ведь о себе д-дориа всегда говорил “он”!
– Не будет ли нарушением протокола поговорить немного о нас, переговорщиках? – спросил Давид.
– Не будет, – согласился д-дориа.
– Есть ли у тебя семья, уважаемый друг?
– Да, дома у меня осталась жена и трое детей.
Гениальная догадка рассыпалась в прах.
– А я был женат дважды, – грустно сказал Давид.
– Ничто не вечно, даже любовь, – высокопарно, но с пониманием отозвался Чужой. – Как бы хотелось мне вернуться на корабль и сказать: “наши расы близки и могут жить в мире!”
– Что же мешает тебе?
Д-дориа заколебался. Но все же ответил:
– Подозрение, человек. Страшное подозрение о сути человечества.
Давида охватила паника. Неужели просочилась информация о войнах, революциях, голоде, религиозных разногласиях. Неужели Чужие сочтут людей кровожадными и опасными?
– Говори, друг мой, – сказал Давид. – Я отвечу на все вопросы. Чем мы обидели вас?
– Вы слишком хорошо ведете переговоры, – выпалил д-дориа. Слегка привстал на кончиках щупальцев – это был знак предельного волнения.
– Слишком хорошо? – растерялся Давид.
– Между нашими расами – пропасть, – грустно сказал д-дориа. – Физиологическое и психологическое несходство. Разные среды обитания. Значительная культурная несовместимость... ты ведь сам говорил, что обычай эмоциональной раскраски считаешь архаичным... Нет, не перебивай! Хоть иногда можешь выслушать нормально? Так вот... любая раса, входя в первый контакт, испытывает ужасающий социокультурный шок. Никакие догадки ученых, никакое искусство фантастического вымысла не способны подготовить к контакту с Чужим. Я дружен с многими кульх, я общался с представителями всех девяти рас. И потому твой облик не вызывает у меня отторжения. Но ты, ты, человек! Как можешь ты сидеть рядом с существом столь непохожим, общаться с ним, говорить о семейных ценностях и тайнах макияжа?
– Возможно дело в том, – начал Давид, волнуясь, – что наша родная планета населена различными формами жизни. Мы привычны к любому внешнему облику...
Щупальца сжались в жесте сомнения:
– Животные твоей планеты разумны?
– Нет... насколько нам известно.
– Тогда это не объясняет странности.
– Люди и сами бывают разными. Цвет кожных покровов у людей...
– Явление цветового диморфизма имеется у всех рас, – отмел его возражения д-дориа. – Но оно не спасало от социокультурного шока. Нет! Мы боимся другого!
– Чего? – обречено спросил Давид.
– Мы подозреваем... – д-дориа даже запнулся от волнения, – что люди уже встречались с иными расами. Но в силу чудовищной извращенности своей психики – уничтожили их, или низвели до положения бесправных рабов!
– Неправда! – Давид почувствовал себя по-настоящему оскорбленным. – Такого не было! Да, люди воевали между собой, объединяясь по признаку общего языка...
– Бывало у всех.
– Общей территории...
– Бывало у всех.
– Цвета кожи!
– Бывало...
– Религии!
– Еще как.
– По экономическим причинам...
Д-дориа лишь горько вздохнул.
– У людей раньше была дискриминация по национальному, половому, возрастному признаку...
Д-дориа печально произнес:
– Мы изучили все материалы, которые вы сочли возможным предоставить. В них нет ответа. Ваша цивилизация идет обычным путем разумных рас. Но, почему-то, не испытывает удивления от контакта с нами. Даже ты, рядовой пилот, великолепнейший переговорщик! Вывод печален – вы уже сталкивались с иной формой разумной жизни. Раз вы не говорите об этом – значит, судьба этой расы печальна. Мне очень хочется дать благоприятный отзыв, друг. Но я боюсь!
Наступила тишина. Сквозь едва заметные щели в полу сочился прохладный чистый воздух. Сияло астероидное кольцо, висели вдали корабли. Давид пробормотал:
– Оказаться бы сейчас дома... махнуть на рыбалку...
– Ага... – тоскливо отозвался д-дориа. – Тихая речушка... сидишь рядышком с женой на берегу, остроги наготове...
– Мы удочками ловим...
– Азарта мало. А спортивные состязания у вас развиты?
Давид кивнул.
– У нас хорошая ложа на центральном стадионе города, – похвастался д-дориа. – Если за ближайшие сутки придем к какому-нибудь решению – я еще успею на финал. Жена очень надеялась, что посмотрим вместе.
– Мою супругу ни на рыбалку, ни на футбол не затащишь... – пожаловался Давид. – Вот какой-нибудь прием или благотворительный вечер...
Д-дориа пошевелил щупальцами – жест сочувствия. Сказал:
– Любовь – загадочное чувство у всех разумных рас. Печально, когда она возникает при несходстве интересов.
– Нет, у нас много общих интересов, – проклиная себя за то, что взялся посвящать инопланетного осьминога в вопросы семейной жизни, сказал Давид. – Но рыбалка, спорт... не женское это дело.
– Почему? – удивился д-дориа. – Друг мой, в вас говорит неизжитый половой шовинизм! Нехорошо запрещать женщинам занятия охотой или спортом...
Давид поднял голову. Посмотрел на д-дориа. И заговорил...

Ему едва дали вымыться. Проклятая краска оттиралась с трудом, Давид израсходовал тройную норму воды, прежде чем рискнул выйти из-под душа. Оделся и вернулся из санитарного блока в свою каюту.
Капитан – старый, славный Эдд Куверт и загадочная русская женщина Анна Бегунец ждали. Напряжение уже покинуло их лица, теперь там осталось лишь любопытство.
– Итак? – первой, вопреки субординации, заговорила Анна.
– Все в порядке, – Давид уселся в кресло, поколебался, но все-таки вытащил из чемоданчика с личными вещами фляжку виски. Эдд покачал головой, но потом достал свою.
Бегунец молча приняла от Давида стаканчик.
– Ну? – спросил Эд.
– Они нас боялись, – объяснил Давид. Глотнул, блаженно закрыл глаза. Первая капля алкоголя за последний месяц. И первая спокойная минута. – Они нас ужасно боялись. Знаете, почему? Мы слишком хорошо вели переговоры! Слишком легко адаптировались к их облику, к их обычаям.
– Что же в этом могло не понравиться? – удивился Эдд.
– Д-дориа решили, что у нас уже есть опыт контактов с чужими разумными расами. Но поскольку мы это отрицали – Чужие заподозрили нас в обмане. В том, что мы уничтожили тех, с кем встречались.
Капитан единственного земного звездолета Эдд Куверт засмеялся, схватившись за голову. Бегунец саркастически улыбнулась.
– По их мнению, никак иначе мы не могли приобрести достаточную гибкость сознания, – пояснил Давид. – Расовые, религиозные различия – недостаточная причина. Д-дориа стремились к налаживанию контактов... они ведь очень убедительно объяснили, почему война в космосе невозможна и не нужна, почему полезнее всего – мир и торговля технологиями. Но им нужно было хоть какое-то объяснение нашей... как это сказать... контактности? Именно контактности! Поэтому я позволил себе вспомнить какую-то научную гипотезу... о том, что кроманьонцы и неандертальцы длительное время существовали вместе, порой воевали, а порой мирно сосуществовали... пока не слились в одну расу. Я предположил, что с тех пор у человечества и сохранились повышенная контактность. Вы бы видели, с каким энтузиазмом д-дориа согласился!
– Эта гипотеза не выдерживает критики, – Бегунец покачала головой.
– А я и не утверждал, что она верна. Предположил, – Давид плеснул себе еще немного виски. – Все! Мы признаны вполне достойными равноправного общения!
– Давид, я тебя знаю двадцать лет, – Эдд покачал головой. – Хорошо, с д-дориа ты разобрался. Но я же по лицу вижу, у тебя еще одна гипотеза. Настоящая. Которую ты считаешь верной.
Давид торжествующе улыбнулся.
– Да. Понимаете, в разговоре возникла пауза... и я похвалил церемониальную раскраску Чужого. Просто чтобы хоть что-то сказать! А он так оживился... ну, вроде как, когда заметишь, что у жены новая губная помада, и похвалишь цвет...
– Д-дориа была самкой? – воскликнула Бегунец. – Прошу прощения... женщиной?
– Да нет же! – Давид покачал головой. – Вовсе нет. Самец. Но потом мы стали говорить о семьях... он вспомнил, как ходит с женой на рыбалку, на какой-то их инопланетный футбол... Понимаете?
Лицо Анны помрачнело. Эдд крякнул.
– Мужская и женская психология разная, – торжественно сказал Давид. – Маленьких детишек возьми: мальчики возятся с машинками, дерутся, лягушек разных ловят, а девочки крутятся перед зеркалом, сплетничают, хихикают невпопад. Мы к этому привыкли. Нам кажется, что только так и может быть. А у них различие мужчин и женщин – только физиологическое! Психология одинаковая! Психологически – они одна-единственная раса! А мы, люди, фактически – две расы, живущие в симбиозе! Мы с младенчества привыкаем контактировать с Чужими! Мы идеальные переговорщики, нас ничем не удивить – ни цветной раскраской, ни беспочвенными спорами, ни непониманием партнера! Мы с кем угодно во Вселенной найдем общий язык!
Бегунец встала. С негодованием посмотрела на Давида. Возмущенно выпалила:
– Неандерталец!
Ошеломленный Давид молчал. Главный экзопсихолог земного космофлота пулей вылетела из его каюты. Эдд Куверт иронически улыбнулся.
– Ну... или почти с кем угодно... – пробормотал Давид.

Незнайка в общежитии, взрослая девочка Элли, борода в кармане Карабаса: Чем объясняются странности в популярных детских книгах

Все три истории написаны на основе чужих идей

Идея Цветочного города, где живут коротышки, была взята Носовым из канадским комиксов о живущих в лесу крошках-брауни. В России их переводила Анна Хвольсон, и она, надо сказать, время от времени вносила очень произвольные изменения и дополнения в сюжет. На её книге «Царство малюток», где брауни обрели русские имена вроде Незнайки или Мурзилки, и вырос Носов.

Отдавая должное писателю — он никогда не скрывал, откуда взял идею своих повестей о Незнайке и само имя главного героя.
Но со временем это забылось, и сейчас многие читатели, узнав об изначальных крошках-брауни, остаются с ощущением, что Носов их тайно похитил.
Коротышки — как и брауни, с которых они «срисованы» — то ли рождаются необычным способом, то ли были созданы раз и навсегда, но семей у них нет. Им неизвестны понятия родителей и детей, а «братец» — не больше, чем обращение к другому коротышке.
Интереснее то, как устроен быт коротышек. У всех коротышек есть профессии: механик, художник, врач и так далее. Правда, у врача из лекарств только зелёнка и касторка (то есть средства от царапин и отравлений). Коротышки спят в больших общих спальнях, словно в пионерлагере, детском саду или больнице. Они едят в общественных столовых, а во время урожая бросают свои дела и помогают его собирать.
Кстати, из леса в царство цветов Носов переселил коротышек в память о своих детских играх — он часто представлял в детстве, что на клумбе во дворе живут, как в городе, крохотные человечки.
****

Прообразом Буратино Толстого стал популярный во всём мире персонаж Пиноккио. Но писатель внёс ряд изменений и в образы персонажей, и в сюжет, чтобы… превратить книгу в сборник сатирических изображений многих своих современников. Притом Алексей Николаевич кокетничал и делал вид, что просто смутно помнит сказку, которую пересказывает: мол, читал её в далёком детстве. Но «Приключения Пиноккио» были переведены на русский, когда Толстой был уже взрослым!
Дети даже восьмидесятых — поколения, в котором не так распространены были физические наказания, как в начале века — всё же не шокировались упоминанием порки или тумаков. В двадцать первом веке обращение с Буратино чуть ли не каждого первого встречного серьёзно шокирует.
Да, конечно, Буратино — кукла, но ведёт он себя как обычный ребёнок. Но полицейский хватает его за нос, посторонний мужчина Карабас Барабас угрожает плетью и убийством (сожжением в камине), Мальвина запирает едва знакомого мальчика в чулане, и вовсе не потому, что он чем-то для неё опасен — она просто чувствует себя вправе наказывать незнакомых по большому счёту детей.
Самая знаменитая из пародий в «Золотом ключике» — Пьеро. Он сочетает в себе образы Блока и Вертинского, представителей поэтических направлений, которые Толстой считал глупыми и терпеть не мог. Менее очевиден отсыл образа Карабаса Барабаса к Мейерхольду. Выдаёт его не руководство театром, а манера засовывать бороду в карман — так постоянно делал со своим длиннющим шарфом Мейерхольд.
В советское время у «Золотого ключика» появилось два продолжения от разных авторов: «Побеждённый Карабас» и «Вторая тайна золотого ключика». Кстати, сам образ золотого ключика, похоже, взят из родового герба Толстых.
****©

"скудость научных методов и экономическая нестабильность издавна приводили к формированию «аутсайдерских групп»"

из этой фразы мне стало понятно, что целью  потока лжи, который Британия выливает на Россию, является формирование  таким способом представителя "аутсайдерской группы"
то есть: англичанин всегда и во всем не человек, а англичанин

Отредактировано Котик (2018-07-14 21:31:20)