—  Как ваше самочувствие после того, как вы себя подожгли?

—  Все в порядке.

—  Почему вы не в больнице?

—  Я был в больнице, меня осмотрели. К счастью, никаких непоправимых ожогов не было, дыхательные пути в норме. Я отказался от госпитализации.

—  Так вы вообще не получили никаких ожогов?

—  На ноге были незначительные ожоги. Но это не ожоги в том понимании, в котором надо ложиться в больницу.

—  Извините за цинизм, но многих удивляет, что вы так легко отделались. К тому же на видео видно, что вы горите буквально пару секунд, после чего вас моментально тушат огнетушителем. Все это было спланировано и организовано заранее таким образом, чтобы вы не пострадали?

—  Действительно, очень многие СМИ и фейсбучные эксперты по-разному это оценивают. Но нигде мной не было заявлено, что это будет акция самосожжения, или что я буду жизнь заканчивать самоубийством путем самосожжения. Это очень жесткая и принципиальная трактовка. Я всегда говорил, что это акция самоподжога (именно самоподжога, а не самосожжения) для привлечения внимания общества и военно-политического руководства страны к определенной проблематике в Вооруженных силах Украины.

—  Многие скептики подобных методов диалога с властью считают, что это была режиссура, инсценировка.

—  Срежиссировано это не было. Да, я догадывался, что у людей, которые меня знают и придут акцию поддержать, будут с собой какие-то средства тушения.

— Догадывались?

— Я этого не отрицаю. У меня были подозрения, что сгореть насмерть мне там никто не даст.

— Но на акции присутствовали не только ваши друзья, а еще пожарники и машина "Скорой помощи".

— Да, потому что я официально заявил об этой акции в Киевскую администрацию заранее. Их прямая обязанность там находиться. Я специально пожарных не вызывал за 20 минут до начала акции.

— А зачем вы заранее публично анонсировали акцию в КГГА? Почему просто не вышли под здание Минобороны и не сделали, что хотели?

— Потому что есть нормы законодательства. Любую акцию, которая проводится как общественной организацией, так и индивидуально, нужно регистрировать в КГГА. Потому что если бы я пришел просто так, уверен на 99%, приехала бы полиция и забрала меня только на том основании, что акция официально не зарегистрирована.

— Один ваш знакомый, с которым мы говорили до интервью, сказал, что вы консультировались с киношниками, специалистами по спецэффектам –  узнавали, как поджечь себя так, чтобы не сгореть. Правда?

— Для этого не надо общаться с киношниками. Я спросил у Google, как себя поджечь. Чтобы не сгореть.

— И что вам ответил Google? Опишите схему.

— Никакой схемы как таковой не было. Не было какой-то специализированной подготовки. Единственное, что у меня было надето под штаны "натовское" термобелье.

— Для чего?

— В нем нет полиэстера. То есть это была такая натуральная прокладка между ногой и "гелетейкой" (штанами), потому что у меня было подозрение, что штаны могут начать плавиться и принести ожоги другого характера. Еще я читал в интернете, что, если ты горишь, нельзя дышать. Потому что сразу получишь тяжелые ожоги дыхательных путей. Поэтому в момент поджога я заранее сделал вдох и задержал дыхание.

—  А что за жидкость, которой вы себя облили?

—  Бензин обыкновенный. Марки 98+, по-моему. У него высокое октановое число, поэтому он горит намного лучше и быстрее, чем если бы я взял 92-й бензин.

—  На видео видно, как ваши знакомые сдерживают посторонних людей, чтобы они не помешали вам поджечь себя. Они были уверены, что все закончится благополучно, и вы останетесь живы? Или в чем был их мотив?

— Мы боялись, что со стороны Минобороны могут помешать провести акцию. Если бы меня там завалили и я бы не поджег себя, акция была бы скомкана и утратила смысл. Поэтому мы договорились, что если будут мешать, ребята их остановят.
—  Вы заявляли, что на акции был незнакомый вам мужчина в военной форме, который сразу начал вас тушить и фактически спас.

—  Он меня не то что спас – он меня первый сбил с ног. Тогда я не знал, кто это, но уже знаю. Я потом его поблагодарил.

—  Как-то не сходится. Получается, ваши друзья сдерживают людей, которые хотят помешать вам себя поджечь, но при этом посторонний мужчина вас спасает, и вы ему благодарны.

—  Я благодарю не постороннего мужчину, а офицера Генерального штаба.

—  Вы же говорите, что не знали, кто этот человек.

—  Я видел, что он в форме. И видел, что он не из наших ребят.

—  Странное объяснение. Со стороны выглядит так, будто ваши друзья хотели, чтобы вы сгорели. А если бы незнакомец из Генштаба вас не сдержал?

— Обгорело бы лицо, были бы тяжелые ожоги. Многие говорят: "Почему не облился с головы?". Безусловно, если бы я облил себя с головы и поджег, я бы сейчас с вами не разговаривал. Если бы я хотел совершить самоубийство, я бы это сделал, поверьте мне. Мне хватило бы и духу, и знаний, как это сделать. Но это не была попытка самоубийства. Я хотел таким образом привлечь внимание к тому беспределу, который творится в армии.

— Скептики обращают внимание на то, что вы облили бензином только ноги. Вы заранее это продумали?

— Нет, это было спонтанно. Я давал себе отчет, что пламя горит вверх. Облиться бензином даже с ног по пояс достаточно, чтобы сгореть насмерть. А кто что говорит?

— Ну, например, спикер МВД Артем Шевченко назвал вашу акцию "карикатурной". Цитата: "Так хотел самосжечься, что только закрытые камуфляжем ноги облил бензином. Поджег так, что не обжег ни одного открытого участка кожи и в медицинской помощи совсем не нуждался". В подобном ключе ваш поступок раскритиковали и другие, включая волонтеров и военных.

— Мнение этих людей меня не интересует. Основная цель акции, повторюсь специально для спикера МВД и всех остальных великих блогеров, – привлечь внимание к правовому беспределу в армии. У меня не было цели создать вокруг своего имени ажиотаж. Плохая слава – тоже слава, – так говорят. Так вот я никогда не хотел славы. И когда служил, до середины 2016 года не было ни одной фотографии и меня даже не было в соцсетях. Потому что я на фронте выполнял специфические задачи.

— Какие?

— Хотя я и не скован государственной тайной, не хотел бы пока вдаваться в подробности. Могу только сказать, что это было проведение специальной разведки, доразведки, диверсий, уничтожение личного состава.
— Вы говорите, что цель вашей акции – привлечь внимание к правовому беспределу в армии. Что это за беспредел?

—  Это так, как увольняют пацанов, как уволили меня из Сил специальных операций (ССО), исключили из списков части в 2016 году, без ничего, без документов. Из-за этого у меня до сих пор нет возможности встать на военный учет законно, устроиться на официальную работу, нет возможности жить, развиваться и что-то делать.

— Расскажите подробнее. Как, откуда вас исключили, почему? 

— В 2016 году меня исключили из списков части 73-го морского Центра специальных операций. Все наши обращения к министру обороны, начальнику Генштаба, во все инстанции остаются без рассмотрения.

— Год назад под Минобороны была акция, когда боец 73-го центра Даниил Турчин приковал себя цепями к забору. Вы имеете отношение к этой акции?

— Да, я один из организаторов этой акции. Пять дней мы голодали, требовали разобраться с нашим незаконным исключением.

— Удалось?

— После этой акции все военное руководство стояло на ушах, вроде начали что-то решать. Нам даже дали УБД (статус участника боевых действий), потому что без акции мы его не получили бы никогда. Они боятся единственного – публичной огласки.

— То есть причина, по которой вы вышли на акцию под Минобороны тогда и сейчас, –  это то, что вас незаконно исключили из списков части?

— Да.

— А как вы изначально попали в эту часть?

— До этого я воевал в добровольческой группе, история которой началась со взятия и удержания Саур-Могилы. Но лично я там не воевал, пришел в группу уже позже, осенью 2014 года. Потом нашу группу пригласили в ССО, и в сентябре 2015 года мы перешли на службу туда, в 73-й морской центр специального назначения. А в марте 2016-го мы были выведены из зоны проведения боевых действий. Нам предложили перевестись в другую часть, но документы для перевода так и не выдали, а из части, где служили, – просто выгнали.

— В смысле – "выгнали"? Как это выглядело, опишите.

— Мы пришли в новую часть, а нас без документов туда не пускают. Так что мы вернулись в нашу часть, пришли на КП, а нас и туда не пускают. Говорят – извините, ребята, приказом командира части вы исключены из списков части, у нас приказ не пускать вас. Это было 2 июля 2016 года.

— С чем вы связываете этот инцидент?

— Первопричина этого конфликта – то, что мы выявили, что наши офицеры, которые тоже служили в ССО, занимаются незаконным перемещением золота через линию соприкосновения. Попросту говоря, контрабандой. С той территории на нашу.

— А что конкретно вы обнаружили? Кто и в чем именно был замешан?

— Мы выяснили, что один из сотрудников отдела Сил специальных операций, Кирилл Ковалинский (нам его представили как помощника начальника ССО), каждые две недели приезжает на переходной пункт в Майорск, и "оттуда" (с неподконтрольной территории. – Прим. ред.) заводит сюда машину без досмотра, под видом оперативных мероприятий. Мы начинаем копать и выясняем, что у мамы и сестры этого человека на территории оккупированной Горловки ювелирный магазин и несколько ювелирных ломбардов. И как только эти женщины приезжают, шеф Ковалинского, полковник Крашевский Владимир Казимирович, который на тот момент был начальником Сил специальных операций при штабе АТО, сразу, никому не говоря, уезжает во Львов и обратно. Мы смотрим график его поездок, расписание поездов, и получается, что человек находится дома по пять часов.

— А это странно?

— Да такого не бывает! Могут отпроситься домой на день, два. На день рождения там, жену и детей повидать. Но не на пять часов же! Мы выяснили, что Крашевский в этой схеме был самый главный. Видимо, после того, как сюда ввозили золото, Крашевский отвозил его во Львов и там реализовывал.

— Вы кому-то рассказали о том, что обнаружили?

— Да, нашему руководству. Все, что я вам сейчас рассказываю, происходило в конце ноября 2015 года. В середине января 2016 года мы об этом доложили начальнику управления Сил специальных операций полковнику Виталию Пикулину. Он при нас дал поручение разобраться с этим. Но разбираться начали с нами. После этого мы заметили, что отношение к нам изменилось.

— Изменилось —  как?

— Начались проблемы. Нам вовремя не выдавали боевые распоряжения, у нас бойцы по две недели не могли получить оружие. То есть мы четко видели, что нам начинают препятствовать нести воинскую службу. Ну и в итоге нашу группу просто вывели из части в пункт постоянной дислокации. Из этого мы сделали вывод: либо это наплевательское отношение, или есть взаимодействие между нашим командованием и теми, кто контрабандой занимается.

— Так Пикулин, выходит, тоже был связан с контрабандой золота?

— Слушайте, мы не правоохранительные органы, не контрразведка, поэтому официальных доказательств у нас нет. Мы все это выясняли через знакомых, по своим каналам. Мы выявили факты, доложили о них начальству. По Пикулину у меня только одни предположения. Судя по тому, что контрабанда после нашего доклада не прекратилась, либо Пикулин изначально был в деле, либо уже по факту замял этот вопрос.

— А вот полковник Пикулин заявлял, что это ваша группа участвовала в контрабанде.

— По поводу Пикулина и его заявлений —  все очень просто. Мы свои опасения в том, что Крошевский и Ковалинский причастны к контрабанде, выложили на бумаге и отправили в специализированные органы —  в Службу Безопасности Украины, начальнику Генерального штаба, министру обороны Украины. Полковник Пикулин, если знал о фактах контрабанды с нашей стороны, должен был как военнослужащий подать рапорт и поставить в известность специализированные органы. Вместо этого он заявляет теперь, что это мы контрабандисты! Мы в армии, а он на нас в интернете тыкает! Это уровень детского сада.

— А как насчет истории с вашим сослуживцем Данилом Турчиным, у которого в декабре 2017 года в доме нашли оружие, маркированное серийными номерами 73-го центра ССО?

— С Данилом Турчиным по нашим внутренним причинам мы не общаемся с ноября прошлого года. Есть информация, что он действительно причастен, но я не буду это утверждать. Идет следствие. Хотя сразу же, конечно, его дело привязали к нам, ко всей группе. Но я вас уверяю, если бы у нашего  командования было хотя бы одно основание нас закрыть, мы бы уже давно сидели. Они нас очень не любят.

— А зачем вы вообще полезли в это дело о контрабанде? Вы же открыто пошли против своего же начальства. Вы должны были отдавать себе отчет в том, что из-за этого у вас могут начаться проблемы. Зачем вам это?

— Не в проблемах дело. Просто Кириллу Ковалинскому, который тогда был помощником Крашевского, отчитывались о разведданных все группы, и наша в том числе. И он присутствовал на всех совещаниях. А если у человека есть связь с той стороной, он мог наши разведданные передавать сепаратистам. Вот за это мы беспокоились. Поэтому и доложили. Это был наш долг.
— Как в ССО официально объясняют ваше увольнение?

— А вы не слышали? В прошлый четверг же командующий ССО, генерал-майор Игорь Лунев, на брифинге официально заявил про нас: они дезертиры.

— У него есть основания так утверждать?

— Против членов нашей группы были возбуждены уголовные дела —  за неповиновение и самовольное оставление части. По инициативе самого же Лунева. Но они уже закрыты, в связи с отсутствием состава преступления в наших действиях.

— Почему же тогда Лунев заявляет о вашем дезертирстве?

— Потому, что после того, как нас исключили из списков части, мы приехали в Киев к Луневу и на его имя подавали прошение — провести проверку. На что Лунев не отреагировал, хотя по уставу должен был. Когда надо было командующему Луневу включать свой командирский авторитет и конкретные принимать решения, он сидел и в носу ковырялся. А когда эта проблема уже вышла на публичный уровень, он вот так решил с этим бороться. Он пытается уйти от ответственности за бездействие. Ну, это и смешно, и грустно, когда генерал-лейтенанты прилюдно врут.

— На этом же брифинге Лунев заявил, что вас уволили с военной службы по состоянию здоровья. Он зачитал диагноз: “Затяжное стрессовое расстройство, умеренно выраженное астено-невротическое состояние…”. Это тоже ложь?

— Диагноз есть, я его никогда не отрицал. Я не специалист, но вам любой врач-психолог объяснит, что такой диагноз можно ставить в армии через одного. Это не умственная отсталость — такой диагноз может быть из-за стрессов, пребывание в условиях войны, в том числе информационной. А в телевизоре можно трактовать это как угодно. Вышел Лунев, сказал, что я дебил, и все сразу поверили, не проверяя информацию. Я уже молчу о том, что Лунев обнародовал мои персональные данные, разгласил врачебную тайну, что наказуемо по закону. То есть сначала меня назвали дезертиром, потом дураком, больным на голову — так они формируют общественное мнение.

— Против вас выступило не только командование ССО, но и волонтеры. Например, Родион Шовкошитный утверждает, что на самом деле вы были сторожами в 73 центре, а выдавали себя за героических разведчиков. И что ни одного документа, подтверждающего ваше участие в боевых действиях, нет.

— Еще до нашего незаконного исключения мы начали борьбу против скотских условий содержания в 73 центре. Там была полная антисанитария, чтоб вы понимали, утром умыться негде было. И тогда же волонтеры 73-го же центра и подняли бучу. Вылили на нас тонну грязи. Это первый начал волонтер Родион Шовкошитный. А мы люди тогда были непубличные, у нас даже не было аккаунтов в соцсетях, и на нас пошел информационный удар. Мы не то, что потерялись тогда — мы просто не знали, как им противодействовать. Люди, у которых по 10-15 тысяч подписчиков, начали писать, что мы негодяи, что мы не воевали, что мой отец, Владимир Ульянов, командир нашей группы, не народный герой, что он не полковник.

— А по сути этих обвинений ответить можете? Расскажите, например, в каких боях вы участвовали?

— В Дебальцево отбегали. Потом зона нашей оперативной ответственности была от Попасной до Донецка. Выполняли боевые задачи в районе Донецкого аэропорта, тогда промку еще не отжали, прямо перед событиями на промзоне нас вывели оттуда.

— А про вашего отца —  правда? Что Владимир "Марат" Ульянов выдавал себя за полковника ВСУ, хотя по документам был только старшим лейтенантом советской армии?

— Он полковник. А подробнее можете у него самого расспросить, я номер дам. А то я могу что-то напутать сейчас. Но вообще, я вам так скажу. Все, что говорит Родион Шовкошитный — это бред. Он сам позиционировал себя как воин–доброволец. А на самом деле участвовал в одном бою, в Саур-Могиле. Это со слов пацанов, которые там воевали. Но это ладно. Теперь он уже позиционирует себя как волонтер. Какому подразделению помогал Родион Шовкошитный? 73 центру. Туда ушли тонны снаряжения, снайперские винтовки, оборудование. Только когда мы приехали в 73 центр в 2016 году и спросили, что из волонтерки есть, а ничего нет. Родион не держал ни одного зуба на нас ровно до того момента, пока мы не начали отстаивать свои права на нормальные условия содержания в 73 центре и наезжать на командира.

— Объясните конкретно: чего вы добиваетесь?

— У меня основная задача —  законно встать на военный учет.

— А что вам это даст?

— Право пойти на официальную работу. Потому что сейчас —  вот кто я? Я военный? Мне в части не выдали документов, которые я должен сдать в военкомат, чтобы встать на учет. Я никто.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Подрабатываю неофициально, в основном на стройках. Физическим трудом. Хотя у меня два высших образования – экология и юриспруденция. Но на данный момент нет возможности выбирать. Вообще я бы хотел работать в направлении психической реабилитации солдат. Мы и так потеряли много парней, официально где-то 500 человек покончили жизнь самоубийством, неофициально — в 3-4 раза больше. И государство пускает это на самотек.

— Скажите, какова судьба ваших сослуживцев? Вместе с вами ведь группа насчитывала 11 человек, когда вас незаконно уволили. Где они сейчас, тоже судятся?

— Часть из них списаны по состоянию здоровья. Другие, например, Вова Диденко, борется вместе со мной в судах. Остальные свои иски уже повыигрывали и либо тут работают, либо воюют.

— А как так вышло, что они суды уже выиграли, а вы нет?

— Понимаете, у нас разные исковые требования, и разная загруженность судов. Мы иски подавали одновременно, в 2016 году, но у меня до сих пор идут суды в Киеве, а они в Тернополе свои уже повыигрывали. Я подавал на отмену приказа про незаконное исключения из списков части,  а они о том, чтобы им Минобороны выплатило деньги по контракту, которое задолжало. Но в итоге они от денег отказались, насколько я знаю, просто забрали документы и перевелись в другую часть.

— Почему вы так не поступили?

— Понимаете, я борюсь так, до последнего, потому что у меня нет семьи, а у пацанов семьи, которые надо кормить. То есть, надо или воевать, чтобы было что семье отправить, или работать здесь.

— А как звучат ваши исковые требования?

— Я, помимо признания действий командира по исключению меня из списков части неправомерными, требую еще денежную компенсацию – чтобы мне выплатили положенное по расчету за срок службы в 73-м центре —  130 тысяч грн. У меня вообще три иска, но первый, от 2016 года, аннулирован, потому что дублируются исковые требования. Следующее заседание суда по моему делу — 14 августа.

— Почему, на ваш взгляд, эта проблема так долго не решается? В чем сложность выдать вам положенные деньги и необходимые документы для постановки на военный учет?

— В Минобороны и Генштабе идет борьба, противостояние за полномочия. Министр обороны юридически не может приказывать начальнику Генштаба. Министр обороны написал главе Генштаба директиву —  как решать наш вопрос, но в Генштабе посмотрели на это и сказали – мы имеем право это не выполнять, и не выполняют. Потому что если выполнят директиву Минобороны, начнутся вопросы: почему вы бездействовали два года? Если бы командир нашей военной части, командующий Сил специальных операций, получив еще тогда директиву от Минобороны, принял бы командирское решение и выдал нам военные билеты, рассчитался с нами, —  вообще ничего бы этого не было. А в Уголовном Кодексе предусмотрены конкретные статьи за служебное бездействие. То есть сейчас, выполнив директиву Минобороны, в Генштабе признают за собой уголовное преступление.

— Что вы будете делать, если суд не удовлетворит ваши требования?

— После акции с поджогом одна юридическая компания вышла на меня и сказала, что возьмется за дело бесплатно. Название фирмы пока не скажу. Но если здесь суды проиграю, не остановлюсь, буду судиться дальше. Есть еще Европейский суд по правам человека. И акции дальше проводить буду.

— Такие же опасные для вашего здоровья и психики окружающих? Опять будете гореть?

— Пока не знаю. Я хотел проводить акцию под американским посольством, потому что американцы курировали создание ССО в Украине. Но отказался от этой идеи. Теперь думаю над тем, чтобы проводить акции на территории других государств.

— Простите, но кому вы там будете интересны? Зачем?

— Затем, что наше государство может работать, только когда им извне дадут пинок под ж@пу. Мы приковались под Министерством обороны, и за четыре дня (!) нам выдали УБД. Все собрались, все документы нашлись. Почему они не могли выдать их до этого, когда мы просили? Так вот теперь мы перейдем границу и уже на международном уровне заявим об этом беспределе.

— Как это – границу перейдете?

— Молча, пешком. Как всегда переходили линию разграничения. Опыт у нас уже есть.

—  И какую границу будете переходить?

— Это уже секрет. Но я подумываю и в Брюсселе сделать акцию.

— Вы туда пешком будете идти? Многовато границ переходить придется.

— Слушайте, мы люди военные, мы по-другому мыслим. Мы были долгое время на войне. И мы остались живыми только потому, что совершали нестандартные ходы, и делали не так, как нам говорили. Поверьте, если надо будет добраться в Брюссель, мы доберемся. И до Гааги дойдем.