— Российская военная операция в Сирии продолжается уже больше года. За это время мы стали свидетелями освобождения и второго падения Пальмиры, освобождения Алеппо, многого другого...
— На мой взгляд, выстроить по-другому сирийскую кампанию можно было бы только, если бы Российская Федерация полностью взяла на себя командование сирийскими войсками. И то — я не уверен, что это помогло бы. Даже если бы мы посадили в Генштабе Минобороны Сирии несколько десятков своих советников, то все равно нам бы пришлось считаться с тем, что весь состав сирийской армии — и офицеры, и рядовые — обучены совершенно в ином стиле. При всем при том, что в военном руководстве многих арабских стран есть офицеры, прошедшие обучение в наших училищах различного уровня, все равно весь стиль арабских военных действий совершенно не похож на наш. Это связано и с иным образом жизни, и с иным мышлением, и даже с иным климатом. Даже если бы мы послали не десяток, а несколько сотен военных советников, все равно они не могли бы добиться от сирийской армии действий, в точности отвечающих нашей военной доктрине и традициям.
Поэтому, я полагаю, что в Сирии было сделано лучшее, что можно было сделать в сложившихся условиях. Какое-то количество наших военных советников там есть, но они только указывают сирийцам наилучшие — по нашим представлениям — направления боевых действий. Плюс там, конечно же, есть современные советско-российские боевые самолеты, существенно превосходящие по своим возможностям советские самолеты, стоящие на вооружении ВВС Сирии. Но об этом и не надо говорить. Отмечу только, что наши самолеты оснащены навигационным оборудованием для боевых действий ночью, а сами летчики обучены таким действиям. Этого, к сожалению, в сирийской авиации нет. Сейчас мы в максимальной степени используем свои возможности в Сирии. Сирийская армия делает лучшее из того, что она может делать.
Что касается потери Пальмиры, то, конечно, это очень обидно, но понятно, что по одной из заповедей военного дела — нельзя быть сильным везде. Потому приходится считаться с риском подобных потерь. Но, насколько я могу судить, в чисто военном отношении в сложившихся сейчас обстоятельствах потеря Пальмиры ничем не помогает боевикам и ничем не мешает нам. Это неприятно для престижа, но очень мало влияет на ход боевых действий. При благоприятном для нас раскладе Пальмира может вообще превратиться в ловушку для боевиков, на что я очень надеюсь.
По-моему, если не считать Пальмиры, то все остальное, что происходит сейчас в Сирии, в высшей степени для нас благоприятно. Что, наоборот, крайне неприятно, так это то, что западное общественное мнение до сих пор покупается на фальшивки, разоблачаемые одним кликом в Google. Это означает, что нам еще предстоит самое тяжелое сражение. Сражение за умы всего мира. 2016 год показал, насколько тяжелой может быть эта борьба.
Дело здесь не только в Пальмире. Например, знаменитый доклад Макларена (посвящен допинговым нарушениям в российском спорте — прим. ФАН), где натяжка на фальшивке сидит и подтасовкой подгоняет, воспринят как истина в последней инстанции. И это при том, что Макларен во второй части доклада — равно как и в первой — не привел ни единого доказательства нашей вины, а лишь заявил, что они у него есть. Тем не менее, даже этого хватило для реальных действий: для отстранения нескольких наших спортсменов от соревнований до окончания расследования и выведения из Российской Федерации нескольких крупных общемировых спортивных событий. Все это показывает, что виртуальная война дает более чем реальные катастрофические последствия. Полагаю, что в следующем году нам надо учесть этот урок и переходить в контрнаступление.
Например, насколько мне известно, в Великобритании при рассмотрении дел о клевете именно клеветник должен доказывать свои утверждения, а не оклеветанный опровергать их. Судебные инстанции, где утверждения надо доказывать, есть. Соответственно, нам надо подавать иски именно туда. В конце концов, мы должны приучить всяких «макларенов» к одной простой мысли: надо либо «базар» фильтровать, либо за «базар» отвечать. Пока же мы выигрываем войны на земле, на небесах — да и, пожалуй, на море — сейчас надо научиться выигрывать битвы в головах.
— Что скажете об отправке российского батальона военной полиции в Алеппо?
— Военные полицейские — это в первую очередь полицейские, а уже потом — военные. Они никоим образом не участвуют в боевых действиях. Они отличаются от обычных только тем, что они обучены задерживать людей с оружием, но сами они не будут ни в кого стрелять, а будут лишь отлавливать недостреленных боевиков. Если в каком-то месте концентрация недостреленных боевиков возрастет, то ими будут заниматься уже не полицейские. Так что отправка в Алеппо контингента военной полиции вовсе не значит, что мы в Сирии втягиваемся в наземные боевые действия.
России надо брать пример с Трампа
— Что победа на выборах в США Дональда Трампа будет означать для этой войны за умы и для России?
— Я думаю, что Трамп — замечательное свидетельство того, что битвы за умы можно и нужно выигрывать. Благодаря усилиям Трампа, это стало вполне очевидно. Все же на него американские СМИ «наезжали» с такой страшной силой, с которой они, пожалуй, даже президента России Владимира Путина атакуют не каждый день. Трамп, тем не менее, сумел выиграть на выборах, в этой столь тяжелой психологической войне — и весьма убедительно выиграть. Теперь нам надо изучить его опыт и выяснить, как ему эта победа удалась.
Понятно, что Трамп — не друг России. Просто сейчас ему выгодно с нами сотрудничать, а нам, естественно, выгодно сотрудничать с ним. Но какой путь мы пройдем вместе, я не могу пока точно предсказать. Те задачи, которые Трамп ставил в своей предвыборной кампании — если он действительно попытается их осуществить — их ему хватит на весь первый срок его президентства, да еще, наверное, и на второй кое-что останется. Я думаю, что, по крайней мере, в ближайшие годы, мы с ним будем сотрудничать вполне эффективно и с обеих сторон добросовестно. Что будет дальше — увидим. Но, если Трампу удастся все, что он обещал, то, полагаю, в дальнейшем у РФ с США причин для конфликтов будет значительно меньше, чем сейчас. Есть надежда, что это сотрудничество продлится.